Блаженной памяти 2-й МХАТ поставил «Митькино царство» Липскерова, дав совершенно искаженную историческую картину. Замятинская «Блоха» тоже перекликается с «Богатырями», являясь по существу пародийным искажением серьезного исторического материала. «Крещение Руси» в Московском театре сатиры было поставлено в том же плане, как и «Богатыри» и по существу тоже издевательски-ложно изображало один из важных этапов истории русского народа.

«За правдивое, реалистическое искусство», (на совещании театральных деятелей и актеров по вопросу о пьесе «Богатыри»), «Правда» 24 июня 1936 г.

В стране, строящей социализм, выполняющей досрочно пятилетку, не перевелись еще нытики и маловеры, бюрократы и врачи, шкурники и прогульщики, пьяницы, бузотеры и обыватели.

Вот по ним-то в первую очередь должен был ударить театр, на фронтоне которого написано «Театр сатиры». Но не тут-то было. Точно боячь очной ставки с современностью, с сегодняшним днем, театр упорно барахтается в пыли веков — то бросается в объятия непобедимого корсиканца (» 2 Наполеон 2»), то перекидывается в Х век ко двору «святого» князя Владимира («Крещение Руси»). Правда, обе темы, особенно первая, пропущены сквозь призму современности, но все же возникает вопрос — почему эту современность театр сатиры находит нужным преподносить зрителю обязательно под предлогом или на фоне новой и древней истории.

Атуев (сохранен авторский текст заметки) — апробированный автор и соавтор ряда не лишенных юмора и остроты обозренческих и литмонтажных вещей. Не мало мелких фраз и словечек рассыпано и по тексту «Крещения». Но в целом автор не совладал с темой и очутился между двух стульев: от историзма «отмежевался», антирелигиозной, антицерковной пьесы не дал. Нарядившись в доспехи воинствующего безбожника, Атуев решил средствами театра разоблачить и дискредитировать крещение Руси.


«Развлекательный спектакль «Крещение Руси» в Театре сатиры», Советское искусство, 3 июня 1931 г.

Сюжетом для пьесы взята басня из истории Иловайского (?!) о том, что когда князь Ктевский Владимир задумал переменить веру, то к нему, узнав об этом, спешат мулла, раввин и христианский поп. Каждый из них расхваливает князю свою веру, князь выбирает христианство, едет с дружиной в Византию, крестится, потом крестит Русь.

На худой конец с таким сюжетом можно было бы и примириться, если бы автор сумел сатирически преодолеть взятую им басню из монархической истории Иловайского. Правда, автор довольно вольно обращается с этой басней, делает попытки ввести в нее поправки, но ничего не вытанцовывается — Иловайский довлеет над автором.

Вместо того, чтобы показать, что все религии одинаковы, как опора экспроприаторов, автор вместе с Иловайским ставит вопрос — чья вера лучше. Коран запрещает пить вино, на этом основании князь Владимир отказывает мулле и отдает предпочтение христианскому попу.

Д. Агиненко, Театр на безбожном фронте. Газета «Безбожник», № 33 от 20 VI 1931 г.

Лучшее в спектакле — музыка Льва Пульвера. Она с большим юмором пародирует здравствующие и сейчас оперные и духовные формы. К сожалению в постановке юмор композитора не получил соответствующей иллюстрации — А. Петровский, режиссер «Крещения Руси», вместо злой издевки над вампукивскими традициями дал лишь дружеский шарж, шарж в старом кривозеркальном стиле. И получилось так: оркестр смеялся раскатистым смехом, а на сцене сдержанно в пределах хорошего тона, улыбались.

Оформлявшие «Крещение Руси» художники Елиссев и Ротов дали злую карикатуру на русский стиль с его петушками, славянской вязью и прочими принадлежностями. Ими же много интересного найдено в костюмах и бутафории, например, миниатюрный рояль вместо гуслей у придворного баяна.

Выводы. Забавный, развеселый спектакль, но этого теперь недостаточно. Театру сатиры, задыхающемуся от беспьесья, необходимо обрасти авторским активом, создать вокруг себя драматические кадры, для того, чтобы полным голосом откликнуться на сегодняшний день на его материале.

Виктор Эрманс

В пьесе рассыпано много блестящих политических острот. Все герои ее даны в современном виде. Владимир Ясно Солнышко как гнеий купец, совершающий переменой религии выгодную сделку, былинные богатыри, как полицейские держиморды, охраняющие «власть», представители религий как продувные коммивояжеры, представляющие свой товар, княжна, ожидающая путешествия в Византию как всем нам знакомая мещанская барышня, мечтающая проехаться за границу, чтобы накупить там косметики и туалетов.

… Уязвимое место адуевского произведения — образ Микулы Селяниновича, единственного положительного героя пьесы, олицетворяющего трудовые крестьянские массы, Образ этот художественно бледен и неубедителен. Микула мало действует, хотя его пребывание на сцене открывало возможность показать те крестьянские бунты, которые имели место в древней Руси. Микула много говорит, выполняя несвойственную ему и в сущности ненужную для раскрытия идеи пьесы — функцию политического трибуна, разоблачающего княжеско-дружинный строй.


Яков Гринвальд, (название газеты в архиве театра не сохранилось)