Действие происходит в последние мирные дни перед Великой Отечественной войной и захватывает ее начало. В пьесе нет великих подвигов, сражений, торжественных лозунгов, ее герои абсолютно штатские люди, к тому же творческих профессий: певица и ее муж аккомпаниатор, танцор, фокусник, автор скетчей, актер драмтеатра и их бессменный лидер — эстрадный конферансье. Однако именно этим невоенным персонажам было суждено в скором времени оказаться во вражеском плену и проявить лучшие человеческие качества.Главный герой пьесы — «потомственный конферансье» Николай Буркини — несет в себе характерные черты любимого драматургического образа Г. Горина — шута-философа и великого утешителя. Казалось бы, что за неказистая роль у конферансье? Развлекать зрителей, объявлять именитых артистов, связывать разношерстные сценические номера в единое концертное действо… Однако автор доверил этому «маленькому человеку» говорить о том, о чем не осмеливаются или не задумываются другие, говорить не назидательно, а с доброй улыбкой и сочувствием ко всем бедам и несправедливостям: «Время, правда, сейчас не очень… Тяжелое время! Но ведь кому-то надо быть веселым и в тяжелые времена, иначе время становится невыносимым…».Люди разных возрастов, национальностей, с разным отношением к жизни и своей профессии — в трагических обстоятельствах все они становятся едины в том, что артист всегда обязан дарить зрителям праздник. Это — их миссия, это — жизнь. А в жизни всегда есть место подвигу.

О самом спектакле рассказывает А. Вислова: «Постановка „Прощай, конферансье!“ — это сплав грусти и юмора, открытой лирики и легкой иронии. Миронов выбрал тему и способ ее реализации в соответствии со своими возможностями, с учетом своей индивидуальности и ее творческого потенциала.

Основываясь на собственном знании закулисной жизни артистов эстрады, он начинал спектакль с конкретных и точных примет, ее определяющих. Открытое пространство сцены. (Он его очень любил, мечтал играть на пустых подмостках). Лишь в глубине заметна какая-то старая, сдвинутая на маленький пятачок мебель. Медленно гаснет свет. На сцену прямо из зала поднимается уже немолодой человек в шляпе и плаще, с маленьким чемоданчиком в руках. Проходя мимо афиши, ненадолго останавливается. Затем немного устало, мимоходом приветствует рабочих сцены, погруженных во мрак еще спящего и едва различимого концертного закулисья. Человек снимает шляпу и плащ, остается во фраке. Мы догадываемся, что это и есть конферансье — главный герой спектакля. Вот он подходит к играющему пианисту. Они обмениваются двумя-тремя шутливыми репликами. Подхватив мелодию, он садится у портала сцены, вытаскивает из чемоданчика лаковые туфли, переобувается, надевает бабочку и, время от времени поглядывая в зал, ненавязчиво втягивает зрителя в живой непосредственный контакт. Но вот, кажется, все готово. Человек выходит на середину сцены, артистично и торжественно поднимает руку, приглашая к началу представления. Есть что-то наивно-детское в самом этом жесте. Звучит музыка. Скрытый дотоле за колосниками занавес идет по кругу, оставляя внутри главного героя. На самом деле занавес закрывают двое рабочих, которые только что приветствовали конферансье. Вначале Миронову хотелось, чтобы собранный наверху по кольцу занавес сам ниспадал с вступлением первых аккордов музыки Я. Френкеля, но наша „чудо-техника“ один раз на репетиции подвела. После чего Миронов отказался от первоначальной идеи и решил обнажить прием. От сочетания праздника и прозы театра рождалась необычная атмосфера этого спектакля, который станет признанием сцене и всему закулисному быту в любви.

„Волнение умейте направить на своих героев, на увлеченность их характерами“, — часто повторял на репетициях Миронов. Может быть, самая большая его победа в этом спектакле заключалась в том, что кое-кого из артистов он сумел по-настоящему увлечь и заразить добротой, открытостью, одержимостью людей, чьи характеры они воплощают на сцене…»