Arlekin, Театральные дневники, 17 февраля 2017: «Из моря выходит старик, а глядишь — он совсем не старик… да и море — не море. Федору Добронравову, замечательному, популярному и необычайно талантливому актеру, конечно, тесно в рамках комедийного амплуа, тем более что его не менее щедро одаренные сыновья вовсю играют драму и в театре, и в кино, пока отца широкая публика узнает в основном по телевизионным скетч-комам. «… И море» — очень любопытная и важная попытка актера, с одной стороны, раздвинуть границы и отказаться от штампов, с другой, одновременно остаться любимым и узнаваемым своей целевой аудиторией. Режиссер Александров Назаров наиболее успешен в театре именно моно-спектаклями, многолетним репертуарным хитом оказалась его постановка «Правил поведения в современном обществе» с Нелли Уваровой на маленькой сцене РАМТа.
«…И море» — тоже камерное произведение, идет на «Чердаке «Сатиры», но и туда, на четвертый этаж, забираются любители «Шести кадров», что увидеть любимого артиста, и многие остаются в недоумении.
Назаров не пытается с головой погружаться в поэтику поздней прозы Эрнеста Хемингуэя, используя текст повести «Старик и море» скорее как исходный толчок и материал для вольного театрального сочинения, где актер остается прежде всего актером, а затем уже становится на какое-то время и стариком, и самим Хемингуэем. Выходит на сцену Добронравов и вовсе в образе американского бейсболиста Джо ДиМаджио с интерактивной репризой на нарочито ломаном английском. Да и в дальнейшем элемент цирковой буффонады, а где-то и акробатики из спектакля не исчезает. Добронравов номинально выступает в формате «моно», но не считая даже гитариста-аккомпаниатора ему помогают шестеро (!) технических ассистентов, почти как (всего вполовину меньше) чем Миронову в «Гамлете» Лепажа! Другое дело, что Лепаж творит высокотехнологичные шоу, а Назаров — подчеркнуто «наивный», «старомодный» актерский театр, «хенд-мейд». И волны моря у него — из полиэтиленовой пленки, и лодочка качается на «подушке», а рыбьи голова и хвост к лодке прилагаются, и уже где рыба, где лодка, где старик, где море… Да еще и Добронравов, снимая с себя накладную бороду и шляпу, клеит усики, надевает черный берет — и он уже не герой, но автор, Хемингуэй собственной персоной, по крайней мере каким его можно сегодня представить, фантазируя.
Перевоплощается Добронравов-старший феерически, мастерски — используя при этом приемы комедийной эксцентрики, но тонко при помощи режиссера соединяя их с настоящим драматизмом. Идут в ход и «куклы» — мальчика, прежнего своего напарника, герой Сантьяго собственноручно «делает» из кубышки, втыкая в бочонок затычку и нахлобучивая на него бейсболку, чтоб удобнее было обращаться к воображаемому собеседнику, а потом водружает его «изваяние» на нос лодки словно галеонную фигуру. Мне «…И море» чем-то напомнил спектакли Филиппа Жанти — и мультижанровостью, и разнообразием методик от кукольных до цирковых, и самой темой «метафизического», запредельного путешествия, в которое средствами театральной условности Назаров и Добронравов превращают затянувшуюся рыбалку старика Сантьяго (что, впрочем, соответствует если не дословно букве, то духу литературного первоисточника). Это не отменяет и совсем простецких «гэгов» — с перебрасыванием бейсбольного мячика (разрез превращает шарик в смеющийся рот) или скомканной газеты (вместо «рыбы»), с по-настоящему «ударным» номером «столкновения с электрощитком» («фишка» повторяется менее чем за полтора часа дважды), с вставными песнями под гитару.
Так актер распинается — в прямом смысле тоже, подвешивая себя на канатах-«снастях» — перед публикой, из которой какая-то пьянь в самый доверительный момент монологов Сантьяго запросто вопит Добронравову: «че халтуришь-то? давай нормально играй!» А недовольного пытается успокоить, зажимая ему рот, нервная бабища… Я не знаю, какие профессиональные и человеческие качества позволяют артисту в подобных ситуациях не выпадать из ритма, из рисунка роли — полагаю, что для театра Сатиры с его специфической публикой такого рода происшествия вполне «штатные», и хотя меня заранее предупредили, что спектакль Назарова «заслуживает лучшего зрителя», но я не думал, что все настолько катастрофично, что исполнитель оказывается перед залом еще более беззащитен, чем герой Хемингуэя перед природной стихией. Старику все-таки повезло — его рыба по крайней мере молчала».
