Еще Бомарше заметил: что театр не возбуждает ни нравственного отклика, ни интереса, если мы не ощущаем тайной своей к нему причастности. А когда театр пытается посмотреть на себя со стороны, вскрыть собственную внутреннюю драму, показать ироническое отношение к закулисной жизни, к оборотной стороне театральной действительности, получается зрелище, жанр которого — «голая сценическая правда».

Играть про театр можно либо очень серьезно, либо смешно. Вернее, хотели серьезно, а как иначе, когда автор требует досконального соблюдения ремарок, а актера, да еще звезду, мечтающего выйти на сцену голым, найти не реально. Вот и пытается несчастный режиссер найти хоть кого на главную роль. Конечно, находит, никому не известного, ничего еще не сыгравшего толком актера. Вернее, находит тот сам — пришел попытаться устроиться в театр и застрял в приемной.

Актёр готов раздеться, тем более ситуация в пьесе очень напоминает ему то, что происходит у него каждое утро. Но вот незадача — финансирования у спектакля нет, работать придется без гонорара. И все бы ничего, только этот несчастный уже ведет театральный кружок, и подрабатывает аниматором, и занят еще в разных театральных проектах, чтобы прокормить свою большую семью.

И приходится режиссеру и автору принимать его условия, чтобы выпустить спектакль. Грустно, но очень смешно… Потому что ежедневная жизнь театра и состоит из таких смешных и нелепых, почти фарсовых историй, потому что рассказывать о закулисной жизни без иронии и юмора просто невозможно. Театр — это всегда немножко стриптиз, потому что обнажаются либо душа, либо… А иногда и все вместе.